QUO VADIMUS?__________________________________________________3
QUO VADIMUS?
В этой книге я рассматриваю вопрос о достоверности сведений в текстах, которые являются опорными для реконструкций и истолкования событий первых веков русской истории. Таковы «Повесть временных лет» (далее — ПВЛ) в своих древнейших списках, комплекс текстов, связанных со становлением культа Бориса и Глеба («Память и похвала...», «Сказание... о Борисе и Глебе»), «Патерик Киево-Печерского монастыря», «Слово о полку Игореве» и др. Соответственно, рассмотрению подпадают такие сюжеты, как происхождение Рюрика, топология руси/Руси, события второй половины IX - первой половины XI вв., сведения о персонажах русской истории этого периода, вопрос об авторе/авторах ПВЛ, ее хронологии, объеме и редакциях, об исторической семантике лексем "русь", "варяги", "словене" в контексте ПВЛ и многое другое.
Необходимость подобной ревизии «оснований русской истории» объясняется, с одной стороны, продолжающимися вокруг них спорами, а с другой — тем обстоятельством, что посвященные им специальные работы, появившиеся на протяжении последнего полустолетия, при сравнении с исходным текстом или повторяют предшествующие сочинения, или оказываются попытками построения некоей виртуальной истории, подменяющей анализ источников созданием новых мифологем.
Причиной этого я полагаю общее положение, сложившееся в нашей исторической науке уже к середине 30-х гг., когда, вместе с потерей ее лучших представителей, были утеряны самые принципы научного исследования, требовавшие от анализа источников беспристрастности, внимания к альтернативным взглядам и гипотезам, широты охвата привлекаемого материала и объективности (т.е. достоверности) выводов. Эти принципы были заменены «партийностью» (т.е. отражением интересов политического момента), требованиями соответствия получаемых результатов марксистско-ленинской идеологии и методологии, а позднее еще и обязательной «патриотичности» выводов. Всё это открывало широкий простор для квазинаучных спекуляций партийных функционеров и администраторов от науки, следствием чего явились, с одной сто-
4__________________________________________________QUO VADIMUS?
роны, «открытия» никогда не существовавших летописных сводов (Остромира1, Аскольда2) или документов (переписка русских князей, почерпнутая из текста Ипатьевской летописи), а с другой, как реакция на «патриотизм», - гиперкритицизм по отношению ряда безусловно древних текстов («Слово о полку Игореве», переписка Курбского с Грозным и др.).
Изменилось и содержание научных публикаций. Результаты беспристрастного научного анализа, а затем и сам анализ, все чаще стали подменяться «литературой вопроса» и ссылками на мнения предшественников и «корифеев», как если бы истина устанавливалась количеством поданных за нее большинством голосов на ученом совете, а не аргументированным анализом первоисточника. Отсюда же проистекает и столь характерное для периода коммунистического режима замалчивание работ авторов, по каким-либо причинам неугодных или «не вписывающихся» в рамки заданных научных концепций.
Между тем, необходимость кардинальной ревизии сюжетов и фактов русской истории, содержащихся в текстах древнейших памятников русской письменности, с помощью материалов археологических, палеогеографических, лингвистических, нумизматических, антропологических, топонимических и прочих исследований была заявлена еще в самом начале XX в. трудами А.А. Шахматова. Устанавливая генеалогию летописных текстов, ученый показал наличие в них большого количества анахронизмов и интерполяций, «переадресовку» известий, относительность хронологии, компилятивность новелл и пр.3, что приводило к мысли о безусловной легендарности многих известий ПВЛ и связанных с нею летописных сводов, требуя специального рассмотрения и проверки содержащихся в них фактов. Предпринятая в этом направлении работа была сначала приостановлена октябрьским переворотом 1917 г., а к 30-м гг. окончательно свернута, чтобы в последующем возродиться исключительно в рамках исследований «социальных движений» и «борьбы классов». В условиях советского режима сомнения в достоверности сообщений «летописца Нестора» о триумфах древнерусских князей, как и о многих других событиях той далекой эпохи,
___________________
1 Рыбаков Б.А. «Остромирова летопись». // Рыбаков Б.А. Из истории культуры Древней Руси. М., 1984, с. 67-81.
2 Брайчевський М. Лiтопис Аскольда. // «Кiив», 1988, № 2, с. 146-170. См. также: Лурье Я.С. Об одном необыкновенном открытии. // ИСССР, 1988, № 5, с. 169-171.
3 Шахматов А.А. О Начальном киевском летописном своде. М., 1897; он же. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908; он же. Повесть временных лет, т. I. Вводная часть. Текст. Примечания. Пг, 1916; и др.
QUO VADIMUS?__________________________________________________5
мягко говоря, не поощрялись, поэтому не случайно в одном из своих выступлений академик Б.АРыбаков обрушивался на «критиков Нестора», призывая «не критиковать, а шире использовать его данные», тем самым возвращая историков на позиции В.Н.Татищева, Н.М.Карамзина или, в лучшем случае, С.М.Соловьева.
Следствием такой поддержки «патриотического направления в истории» явились многочисленные сочинения на тему «языческой Руси», в которых отсутствие фактов восполняется изобретательностью их авторов, подменяющих анализ увлекательностью домыслов, исследования об «узелковом письме» древних славян, их «прародине» и «праславянской письменности», вместе с возрождением норманизма, причем сама Киевская Русь IX-X вв. в некоторых академических монографиях предстает в виде развитого европейского государства XV-XVI вв. со своими дипломатическими службами и бюрократическим аппаратом.
Другой причиной появления в исторической науке малообоснованных, а зачастую и просто неверных выводов явилось широкое развитие комплексных работ, потребовавших привлечения специалистов из других областей знания, не ограничившихся выполнением своих профессиональных задач и выступивших затем уже в роли собственно историков, не понимающих, что они имеют дело не с «историей вообще», а со специфической наукой, обладающей своими законами изучения, обработки и интерпретации источников.
К чему приводит такое вторжение в исторические исследования специалистов иных областей знания, в первую очередь, филологов-литературоведов, показывает возмутительная, на мой взгляд, попытка Д.С.Лихачева представить ужас опричного террора Ивана IV всего лишь проявлением «традиционной смеховой культуры древней Руси» с «шутовским опричным монастырем», в Александровой слободе.4 Не берусь утверждать, что в данном случае мы имеем дело с результатом некоего «социального заказа», который был с бле-
___________________
4 «Затеянная Грозным опричнина имела игровой, скомороший характер. Опричнина организовывалась как своего рода антимонастырь с монашескими одеждами опричников как антиодеждами, с пьянством как антипостом, со смеховым богослужением, со смеховым чтением самим Грозным отцов церкви о воздержании и посте во время трапез-оргий, со смеховыми разговорами о законе и незаконности во время пыток и т.д.» (Лихачев Д.С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984, с. 61 и др.). Между тем, автор не мог не знать, как обстояло дело в действительности, и что созданный им образ «скоморошьего веселья» не имел ничего общего с железной дисциплиной «ордена кромешников» в той же Александровой слободе, как об этом свидетельствуют очевидцы-иностранцы.
6__________________________________________________QUO VADIMUS?
ском выполнен академиком. Скорее всего, так произошло потому, что, будучи филологом и литературоведом, т.е. привыкнув рассматривать литературные сюжеты, абстрагируясь от судеб реальных людей, он и в данном случае трагедию России низвёл до некоей абстракции, освобождающей его, как «игрока в бисер», от моральных постулатов, которыми не имеет права пренебрегать подлинный историк в своих реконструкциях и оценках прошлого.
Другим примером несоблюдения этих правил могут служить работы группы специалистов в области древних языков, которые в начале 70-х гг. были приняты на работу в Институт истории АН СССР для перевода и подготовки к изданию соответствующих текстов, исходя из общепризнанного факта, что специалист в области русской истории, как правило, не может (и не обязан) быть столь же полноценным специалистом в области древних и восточных языков. Насколько подобный тандем (переводчик и историк) правомерен и полезен, когда каждый из них выполняет свою работу, не пытаясь подменять друг друга, в свое время отметил блестящий филолог и востоковед В.Р.Розен:
«При существовании надежных переводов и комментариев историк, даже не знающий ни единой буквы данного языка, имеет полное и неотъемлемое право и даже обязанность судить о достоинстве этих переведенных исторических памятников. Сделанные на основании этого материала обобщения могут впоследствии, по открытии новых памятников, оказаться не вполне верными, но воздерживаться от всяких обобщений до приведения в известность всех сохранившихся памятников, тоже невозможно.
Во избежание вредных последствий от присущего всякому человеку, а следовательно и филологу, пристрастия к излюбленному им предмету занятий, даже желательно, чтобы исторические результаты, добытые филологами-специалистами, от времени до времени проверялись и обсуждались историками с другой, более широкой точки зрения. И если подобная проверка, подобный разбор сделаны будут с должной осмотрительностью и внимательностью, то они не только не вызовут ничьей улыбки, но даже заслужат полной благодарности. За примерами ходить приходится недалеко: достоинство и значение некоторых арабских источников были гораздо лучше освещены историками, не знающими по-арабски, чем арабистами»5.
___________________
5 Памяти академика В.Р.Розена. Статьи и материалы к сорокалетию со дня его смерти (1908-1948). М.-Л., 1947, с. 35-36.
QUO VADIMUS?__________________________________________________7
К сожалению, упомянутые мною лингвисты и литературоведы, как можно полагать, достаточно хорошо подготовленные в своей области, однако плохо представляющие методы и задачи исторической науки, и, судя по всему, не читавшие В.Р.Розенаб, восприняли свое появление в среде историков в качестве некоторой, данной им «на откуп» монополии не только перевода, но и толкования древних текстов. Более того, они сочли для себя возможным судить историков, рассуждая об исторических событиях или географии, не имея отчетливого представления о той исторической и физико-географической реальности, в которую они вторгаются. Высокомерно отказываясь принимать во внимание работы «не филологов»7, они забыли ту непреложную истину, что выводы филологии поверяются историей, но отнюдь не наоборот. Особенно показательны в этом плане, как я покажу в соответствующем месте, попытки укоренения на территории России «Биармии/Бьярмаланда» филологами-скандинавистами, подменяющими исторический анализ более привычным и понятным для них анализом литературоведческим, как то и раньше делали их предшественники.
Стоит ли после этого удивляться, что именно история (и в первую очередь - история российская) с ее специфическими методами исследования за последние десятилетия стала объектом манипуляций
___________________
6 Впрочем, порой у них можно обнаружить такие очаровательные открытия, как «моржи в 20-25 м. длиной» [«Там они (т.е. моржи. — А.Н.) бывают сорока восьми локтей длиной, а самый большой — пятидесяти локтей» (Матузова В.И. Английские средневековые источники. М., 1979, с. 24)] или сообщение, что на корабле викингов «вращались штурвалы» (Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее соседей X-XIII вв. // ДГ, М., 1991, с. 103), которые, как известно, на судах появляются только несколько веков спустя.
7 Напр.: Джаксон Т.Н. Бьярмия, Древняя Русь и «земля незнаемая». // СС, XXIV, Таллин, 1979, с. 133-138; Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. М., 1986, с. 197; Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Название «Русь» в этнокультурной истории древнерусского государства (IX-X вв.). // ВИ, 1989, № 8, с. 25, прим. 6. Замечательно, что еще в 1882 г. Д.И.Иловайский писал по этому поводу: «Некоторые из норманистов уже высказали мысль, что вопрос о происхождении Руси есть вопрос не исторический, а филологический, как будто история может расходиться с филологией. Мы думаем, что там, где филологические выводы противоречат историческим обстоятельствам, виновата не наука филология, а те филологи, которые прибегают к натяжкам на заданную тему. Если выходит несогласие с историей, значит филологические приемы были не научны, исследования произведены не точно, данные осмотрены односторонне, а потому и выводы не верны» (Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. М., 1882, с. 113-114).
8__________________________________________________QUO VADIMUS?
со стороны всех, кому не лень, в том числе со стороны профессиональных математиков. Для начала ими были реанимированы взгляды шлиссельбуржца Н.А.Морозова на античность, якобы сфабрикованную гуманистами средневековья (М.М.Постников), которые затем, к восторгу ничего не понимающего массового читателя, жаждущего лишь «разоблачений», в еще более вызывающей и откровенно глумливой форме теперь распространены массовыми тиражами на всю средневековую историю России (Г.В.Носовский и А.Т.Фоменко).
Подводя итоги всем этим печальным явлениям, следует признать, что они обусловлены как положением исторической науки в советскую эпоху, так и наличием до сих пор не решенных вопросов истории древней Руси, тех мифологем, с которыми сознание общества уже не может мириться, и, не находя их научного решения, готово заменить его любыми, пусть даже более фантастическими вариантами. Такой протест против исторических догм, существование которых связывается общественным сознанием с идеологической цензурой недавнего режима, достаточно симптоматичен. Он свидетельствует как о желании освободиться от остатков идеологии прошлого, так и о том, что наше общество почувствовало себя включенным в общемировой исторический процесс в качестве не только объекта, но уже и субъекта истории, стремящегося найти ответы на коренные вопросы, определяющие одинаково самосознание личности и общества: кто мы, откуда мы и куда мы идём?
Можно сколько угодно возмущаться современными квазиисторическими поделками, согласно которым украинцы оказываются «потомками атлантов», половцы (или варяги, чудь, норманны) - создателями древнерусского государства, казахи — наследниками языка древних шумеров, а «Слово о полку Игореве» написано на смеси казахского языка с древнерусским или является подделкой неизвестного крепостного в конце XVIII в., во «Влесовой книге» сокрыта «подлинная история руси», происходящей «от ариев», из былин извлекаются космогонические мифы древних славян, однако появление каждого такого увлекающего (с пути научного познания) сочинения указывает на зияющие бреши в нашем образовании, а, стало быть, и в отечественной науке, на которой это образование зиждется.
Изменить ситуацию в одночасье нельзя, это требует труда, может быть, даже не одного поколения историков, однако начинать проверку обоснованности традиционных взглядов на события древнейших веков истории Русского государства, используя весь комплекс знаний о прошлом человеческих сообществ, Земли, природной среды, эволюции биосферы, различных вспомогательных дисциплин от дендрологии до нумизматики и сфрагистики, совершенно необходимо. Вот почему, упорствуя в доверии к «летописцу Нестору» и закрывая глаза на внутренние противоречия повество-
QUO VADIMUS?__________________________________________________9
вания ПВЛ о первых веках русской истории и на несоответствие её известий тем фактам, которые открываются при сопоставлении текстов с материалами археологических исследований (как я показываю в случае с росами/русами в Крыму или при сопоставлении легенды о Борисе и Глебе с данными Титмара из Мерзебурга, а их, в свою очередь, с данными эмиссий древнейших русских монет), мы обречены и далее существовать в мифологизированном пространстве виртуальной истории, дезориентирующей в отношении нашего прошлого, национальных ценностей и, в конечном счете, нас самих.
Отсюда проистекает и основная направленность этой книги — рассмотрение достоверности текстов, лежащих в основании собственно русской истории, и тех фактов, которые используются для той или иной реконструкции событий.
Представленные в ее первой части очерки, исследования и заметки, посвященные отдельным вопросам и сюжетам ПВЛ, возникали в результате встречи их автора с противоречием или загадкой в процессе работы, а потому требовали своего разрешения или объяснения. Далеко не всегда это завершалось успехом. Случалось, что проходили годы, прежде чем удавалось наметить направление, на котором следовало искать возможный ответ. И хотя многие поднятые здесь вопросы текстологии, происхождения сюжетов и авторства ПВЛ так и не получили своего однозначного разрешения, мне представляется небесполезным изложение достигнутых результатов, которыми смогут воспользоваться другие исследователи, столкнувшиеся в своей работе с этими же вопросами.
С большей уверенностью в результате я могу говорить о материалах второй части книги, где рассматриваются отдельные произведения древнерусской письменности с точки зрения хронологии и текстологии, памятники искусства средневековой Руси, события XVI в., связанные с опричниной, а также сюжеты, обусловленные отмеченными выше тенденциями современной историографии. Некоторые из этих работ публиковались в периодической печати и в научных сборниках, однако сейчас они появляются в переработанном или дополненном виде, рассматривая те же вопросы достоверности информации, заключенной в историко-литературных произведениях средневековой Руси. Моей задачей и в этом случае было не примирять противоречия текстов, а выставить их возможно рельефнее, чтобы тем самым дать возможность читателю проследить ход авторской мысли и, соответственно, принять предложенный вывод или, отвергнув его по наличию новых фактов и аргументов, искать собственное решение.
И в заключение еще одно замечание. За два последних столетия сочинения по русской истории оказались заполнены «мусором»,
10__________________________________________________QUO VADIMUS?
широкое распространение которого даже в справочных изданиях начинает влиять уже на результаты исторических исследований и на их концептуальную окраску. Это касается имен, прозвищ и топонимов, традиционно искажаемых историками.
Достаточно перелистать десяток современных исторических работ, чтобы увидеть вместо Нестера (как называл себя и как звали инока Киево-Печерского монастыря, в котором мы продолжаем видеть автора ПВЛ) — «Нестора», вместо Тмуторокана/Тмутороканя — «ТьмутАрАкань» (причем даже на обложке монографии, посвященной надписи 1068 г., где четко выбито ТъмутОрОканя), не говоря уже о Ярославе «Осмомысле» и Иване «Грозном», которых никогда их современники так не называли потому, что все (за исключением определения "осмомысл" — правильно "осномысл", т.е. 'мудрый, острого ума человек', заимствованного из текста «Слова о полку Игореве») такие прозвища, в том числе и «Грозный», впервые появляются в Царском титулярнике 1672 г., т.е. не ранее последней трети XVII в. А ведь использование таких определений является, по сути дела, фальсификацией исторического источника, вызванной небрежностью и равнодушием к точности, о чем приходится всякий раз напоминать читателю.
Освобождаться от подобного мусора, как и от разного рода мифологем и приблизительности фактов, привыкнув к точности дефиниций, необходимо каждому человеку, в особенности профессиональным исследователям русской истории, которым, в первую очередь, я адресую эту книгу, одновременно напоминая слова польского писателя Станислава Лема о том, что «главной обязанностью ученого является определять не масштаб познанного — оно говорит само за себя, - но размеры еще не познанного».
Апрель 2000 г.
Андрей Никитин